I

Безупречность - это бриллиант
и в то же время удар хлыста;
Каждый миг - острый бич,
воплощение "кем я стал",
Режет мышцы и плечи, глухая боль,
хочешь сбросить тяжесть креста,
Поделить светлый блик на ноль,
Бесконечность всегда чиста.
Остается лишь ран резь,
Вот и все что выживет здесь:
Человеческое мертво
Слишком человеческое мертво!
Остается лишь ран резь, гнусных глаз больной
Блеск,
Оглашая воплями мира края,
Умножая или суммируя,
Экземпляр палаты мер и весов
Душу запер на свинцовый засов.
Спрятана нынче гнилая любовь,
Стреножены гнев, горячая кровь;
Бесится, бесится оцелот
Страстей на цепи господ!
Красная пасть как разбитый рот,
Человеческое, человеческое,
Оранжевый вопль - всегда урод,
Среди зверей и среди людей,
Отшельник и плут - значит быть беде,
Вовек слышать
"Здравствуй, Брут!"

II

Смотри, подними голову!
Небо будто разорвано,
Ткань его не отвечает
Бытия законам, уборная
Деревенская чище неба,

- Загажено сотней белых птиц!

Белых, точно солнечных спиц,
Лучей равнодушных светил-звезд,
Белая винограда гроздь,
Белая гнева гроздь.

Белых ворон белый плен,
Примкни - ничего не будет взамен,
Но среди чужих, среди злых измен,
Здесь будет твой причал,
Начал
нет как концов -
никто
не отвечал
На крик в вечность,
На крик во тьму,
Пусто в комнате и в дому,
Тех кто чужой в своей стране,
точно в кошмарном сне.

Видишь? Белых воронов плоть!
Странный и извращенный сброд
Птиц, отверженных их братвой
Черной, точно
Мгла зрачков.
Эти птицы - синдром скачков
Эволюции от пустоты к "не"
В сюрреалистичной войне
За вид,
За жизнь,
За тризну
И
(без обид)
Мутаций диковинных триумф
Шизоида неповторимый ум.

III

Безупречность - горит золотая клеть,
Прожить девять жизней и не успеть,
Сотлеть, как вошь,
Закопченная брошь,
Брошенная в костер
(не трожь
горячо, обугленно,
черной свечой
ждет своего дельца)

Это воля вселенского пиздеца
Стремится к тому, что нельзя внять,
что нельзя постичь,
Осмыслить, обнять,

Высота, которую нам не взять,
Но которая ма'нит
И, черт дери,
Пытайся, стони, зверей!

Мы идем по следам
Мертвых королей
И шипим во след меткому словцу,
(осознай: не найтись никогда дельцу,
что продаст тебя,
черную брошь)

И на каждом из нас
Warning! Не трожь!

Колосится в душе золотая рожь
(поле, поле,
бескрайнее поле -
Дай мне вечно гулять на воле!)

Высота, - ее нам не взять, -
Мани'т,
Тянет в бездну, которая как магнит,
Белых ворон выпускаю я
И это моя семья!

IV

(от трапезы бога отхватили они кусок
от небесной кары на волосок
шутка в которой доля угрозы,
у бога в саду растут мимозы
поминать тебя и меня цвет,
наших душ свежесть,
умов прилежность,
то, чего больше нет)

Я воюю на три фронта:
Демоны, в бой!
Там, за праведным горизонтом,
Жизнь пляшет веселой гурьбой,

Там, за правилами,
За слишком добрыми Авелями,
За каждым стоит по Каину,
Выпускает свою Нагаину
Сатанеющий Волдеморт.

И скалится хитрый рот:
"Я объебал вас всех,
Я обнаружил дыру в мироздании,
Рассчитываю
На успех!"

И другой рот ему отвечает:
"Ты все это лишь нечаянно.
Боишься быть побежденным
И это тебя
В душе огорчает.

Боишься лечь под ноги тем кто сильнее
И тем кто тебя слабей.
Ты раб, заложник своей эпопеи,
Жалкий тупой плебей
Идеологии юберменшей,
Все это - пиздеж глупца.
Я сотню таких как ты перевешал,
Цыплят одного яйца.
Тужишься, тужишься, обосрешься,
И скажешь - "это война",
Дурак! Не беда, благосклонный ершик
Тебя соскоблит со дна"

И первый рот ухмылялся тихо,
И в тишине шипел.
Поднимало
Из тьмы свою морду лихо,
И в каждом подонок спел.

В каждом спел убийца и спел святой,
В каждом спело дерьмо
И спел монах,
В каждом были кураж
И нелепый страх,
Сам себе - бессмысленный саботаж,
Скопление ржавых крестов
И плах
Самому себе - для себя казнь
От самого себя.

Но удар,
И гордиев узел пал.
Мир воспрянул
И мир светал.

V

На скале стояли четверо.

Их хлестало дождем и ветром,
Но они кланялись звездам,
На небе пашущим борозды.

На скале стояли четверо:

Лжец, вор, дитя и нянька.

Колыбельку трепало яростью
Непогоды, вор пел
Колыбельную.

Разбилась мораль, как склянка,
Стала ненужной мебелью.

Стояли Каин и Авель
На краю, снова взявшись за руки,
Будто - как встарь -
Дети,
Сошлись на краю пропасти.

Сошлись на краю смерти,
Где должен один сгинуть
В кровоточащем чреве.
Стоят на часах стражники
И ждут, кто
Вкусит отмщения.

VI

Стая моя - в небо,
Рвется, раскрыв крылья,
Белая стая белых птиц,
Неприкаянных душ,
Отблесков слез
На черных шипах ресниц.

Неуклюжие,
Как из снега. Комковатые, как из снега.
Но родное перо и родная кровь,
Сохрани их, грядущий
Армагеддон,
Дай им волю стоять сурово вновь,
Дай им смелость и дай любовь.

VII

Каин смотрит на Авеля,
Авель смотрит на Каина,
Один будет брошен в пекло.
Кто автор этого правила?
Кто ткач траурной ленты?

Отвергаю! Отвергаю! Отвергаю!

Оба брата вторят друг другу,
"Не хотим никакого рая,
Отрицаем! Отрицаем! Отрицаем!"

"Убивавший себя - ограблен,
Ликвидировавший ничтожество,
Будет вечно - слепая сошка,
Над водою таких множество."

Стояли Каин и Авель
На краю, дерзко взявшись за руки
И смеялись в лицо бездне.
Берег плакал, волнами изрезанный,
Пели дождливые волны,
Кричало дитя в колыбели.

И заснули - в руках метели.
Просыпаясь в искристом зареве.

VIII

И им снилось почти одновременно,
Как на диковинном рынке
Торговали углями и брошами,
Как крыло ворона, черными.
Когда их опускали в землю,
Прорастали броши - зернами,
И из каждой вставала птица,
И летела - на белом белое.

IX

Этой ночью сошлись антонимы,
И сливались в одно целое.
Без хлыста, без ножа, без выкрика
Возвещающего о гибели.

X

...вот и все что выживет здесь:
Человеческое мертво
Слишком человеческое мертво!

- это то, что вопит в огне,
чье-то смятое естество.

Чья-то личная гордая лесть,
Я отказываюсь прочесть сотни слов
Ей в защиту,
Лезть
Сквозь оборванные ряды,
Тех кто горд был, и кто был мертв,

Поглотив ядовитый мед.

Иду пятым - к тем четверым
Воздвигать на песке миры.

---
Дата публикации - 17 августа 2019. Текст писался несколько ночей подряд под Lynchburg Lemonade.

Люди, с которыми я тогда познакомился, спросили, что я пишу каждый вечер, и, когда я сказал, что пишу поэму, они спросили, что за поэма. Я сказал первое, что пришло в голову: поэма называется 'White Ravens' (мы говорили по-английски) и в двух словах описал ее суть.