Теперь же иди и пей за свою победу, в диком макабре топи меня с головой. Столько проклятых лет ты ступал по следу. Что же, нагнал, признаю, мой паршивый конвой.
Тихо ты брел за мной с моего рождения, там, где ты мог, норовил все вставить словцо, я не заметил с начала этого бденья, не различил в серой тени твое лицо. Я убегал, и во след мне стреляли, помню, пуля пробила мне череп не раз и не два, я утирался, как полотенцем, ладонью, но истекала кровавым моя голова.
Ты так кричал, когда в первый раз тебе стиснул горло. Люди на площадях возопили с тобой. Я рассмеялся. Неважно, что было больно
мне, во сто крат больнее, чем дикий вой
что разрезает горячую глотку зверя,
которого рвет клыками шакалья свора. Что мне осталось? Жить никому не веря? А будь я в порядке, так смог бы свернуть и горы. Но ты все со мной, конвоир, сужается клетка ребер, тех, что мне стали на веки суровой тюрьмой. Я все еще живой, хоть внутри давно умер. И стережешь ты лишь прах, о, мой пустой часовой.

Кто тебя создал? С какой же дичайшей целью? Кто ослепил меня, вдавливая в асфальт
Мои виски, а в них все раздавалось трелью, что если не сдамся, с меня скоро стащат скальп. Я и не сдался. И кровь проступила на коже, сотня ножей загоняла меня во тьму. Я не сошел с ума! В судорожной дрожи помню, как бился, как клялся, что в адской дыму
Я не вдохну серый дым, пусть он был обещан. Буду расстрелян, быть может, буду повешен.

..он же все шел, в ореоле солнца сияла бездна. Бел тот чудовищный свет, как цветущий рай. Но я поклялся, поклялся себе железно: не променяю свободу на дивный край. Это обман, и иллюзия неизбежна. И эскапистом бежал по дороге железной,

Выискивая того, что проводит меня туда, где дыбится почва, ревет под ногами земля, полз по дорогам ЛЭП, цеплялся за провода, но не нашел и следа нужного корабля.
Я бы не смог уплыть, ныне не в силах быть.

Клетка все уже. Воздух идет сквозь сито, давит чужая хрупкая злая кожа. Здравствуй, опять нашедший меня инквизитор. Я отдаюсь твоему прокрустову ложу.